Ася Казанцева: Снился Арестович, был насмешлив. Я, — говорил, — хороший спикер, вдохновляю народ, и поэтому моя Украина выиграет войну

А в твоих публичных выступлениях, — говорил, — видно только то, как ты задыхаешься от боли и ужаса. Так ты слона не продашь. Твоя страна так и останется во власти Путина.

Ну слушай, — отвечала я своему подсознанию, принявшему такой успокоительный облик, — во-первых, я не одна все-таки. Шульман говорит спокойнее, Кац говорит спокойнее. У Веры больше любви. Мы никогда не знаем, как слово наше отзовется, разным людям заходит разное. Я делаю все, что в моих силах.

Во-вторых, имей снисхождение, ты вообще представляешь, до какой степени мне не повезло с таймингом? В нормальной ситуации вся психофармакология, и рецептурная и облагаемая акцизами, легальная и не очень, была бы к моим услугам, и я бы вытянула. Сейчас мне просто ничего нельзя, и это худшее мыслимое время для того, чтобы было ничего нельзя. (Уже пришли к согласию с моим психотерапевтом, что в крайнем случае здоровью ребенка будет меньше вреда от того, что я начну курить, чем от того, что я выпилюсь, но пока стараюсь не делать ни того ни другого).

В третьих, наши слабые стороны — продолжение наших сильных сторон. В мирное время аудитория меня любит потому, что я ее люблю. Потому что она самое важное, что у меня есть. А сейчас ее бомбят, и я мало того что почти совсем ничего не могу сделать, так ее еще и как будто бы от моего имени бомбят. Для меня нет ни миллиметра разницы, бомбят они Одессу или Екатеринбург, Киев или Питер, Харьков или Москву. В каком-то смысле я бы даже предпочла Москву, там хотя бы и мой домик тоже. Если оценивать боль по десятибалльной шкале, то это 582 балла, и я совсем не понимаю, как с этим жить, как после этого жить, зачем, чтобы что.

Но я не рассказываю об этом каждый день, а рассказываю, что древнее зло неизбежно умрет в обозримой перспективе, потому что оно древнее, и никем не любимое, и никому не нужное. А мы этого дождемся и у нас когда-то еще будет жизнь.